Дневник, 2005 год [январь-сентябрь] - Сергей Есин

Итак, канал, приходится нагибать голову, каналы здесь как улицы, раньше по ним возили грузы. Называют ли Шаосинь китайской Венецией? "На лодочника" тоже надо брать билеты. И тоже, когда выходишь, билеты проверяют, как с поезда. Как там у нас определяли социализм? Контроль…Если нет контроля — процветает воровство!

Саду возраст — с 1151 года. Только так и можно построить эти изысканные пейзажи, мостики, пруды, павильоны. Они не строились, а вырастали, становились живыми, жили. Их не торопились реконструировать, реформировать, перестраивать на новый вкус. Я-то помню, как собственными руками разрубил и разобрал "славянский шкаф". Не дачу он мог бы нынче украсить, а московскую квартиру. Но что возьмешь с меня, безотцовщины! У китайцев недаром жив культ предков, значит культ не только собственной семьи, но и истории.

Но вернемся в сад, где, вдобавок ко всему, разворачивалась история самого знаменитого китайского поэта — Ду Ю. Полагаю, его тень еще бродит по этим дорожкам. Цитата.

Сам Ханчжоу, я уже говорил, как-то изменился: прекрасные озера и острова, с пологими у воды берегами, сейчас затеснены бетонными громадами. А что будет дальше? На "шелковом рынке", который я помню еще с того времени, когда купил там с подачи Т.И.Пулатова для В.С. зеленый шелковый костюм, как-то все поблекло — товары для бедных. Тем не менее купил в подарок нашим женщинам носовые платки и какие-то трусики в коробочках, разных размеров. И не утерпел, еще один костюм купил для В.С. В середине мая она едет в Матвеевское, это будет одна из небольших доступных ей радостей — хоть как-то выглядеть.

Ночью долго читал Пу Сен-лина, по совету Вити Широкова. Книгу мою он хотя и не вычитал, но эрудиции и знания литературы у него не отнимешь. Витя абсолютно прав, Пелевин крепко поживился на этом китайском авторе. Впрочем, чему здесь удивляться: такого обворовывания покойников, как в литературе, нет нигде. И Пелевин делает это тоже не в первый раз. Впрочем, у известного писателя это называется влиянием.

24 апреля, воскресенье. Утром из окна долго смотрел, как где-то внизу, над кварталом сравнительно невысоких домов — от трех до пяти этажей, — летала стая голубей. Они долго кружили, будто в ущелье, не решаясь подняться кверху. Среди удивительных, просто фантастических по форме небоскребов расположены островками жилые кварталы. Иногда видно, что здесь, в отличие от офисов, жизнь довольно трудная: почти на каждом окне висит белье, живут, по всем приметам, скученно и довольно скудно. Это даже не контрасты капитализма, а контрасты жизни. То попадется старик, разбирающий выброшенные в мусорную камеру из отеля мешки с мусором. Сортирует он эти мешки или выбирает оттуда что-то для себя ценное? То другой старик продает, стоя на одном месте весь день, со своей тележки обувные стельки. Здесь, кстати, свои реформы, и уж точно крестьянам в смысле медицинского обслуживания тоже лучше не будет.

Первую половину дня ходили по магазинам. Универмаг, где я обычно покупал хлопчатобумажные трусики и майки, ремонтируют, что-то на этажах красят, отдельные секции сворачивают, в других распродажа. Никто не хочет платить высокую аренду и работать мимо покупателя, который не очень любит ходить по пыльным интерьерам. Именно в силу этого на одной из срочных распродаж купил себе костюм. Сходу, с налета, почти не меряя.

Перед отъездом в Пекин обедали с молодыми предпринимателями, которые или организовали свое книжное дело, или только организовывают. Их интересует искусство, автобиографии художников. Они говорили о старшем поколении, которое ориентировано на советское искусство. Молодая женщина, у нее еще не было визитной карточки, работает в этой новой фирме главным редактором, по крайней мере интеллектуальным заводилой, ее родители учились режиссуре в Москве. Эти 30-35-летние люди признались, что многое они взяли у своих родителей, и им хотелось бы, чтобы для следующих поколений это не пропало. И говорили хорошо, и обед, который они организовали, был превосходный. Был, кстати, и корреспондент Чжан Ин, который два дня назад брал у меня интервью. Вот уж кто пробьется, такая в нем истовая заинтересованность в деле и в культуре, в результатах. Он взял у меня коротенькое обращение к читателям газеты. Я написал, что литература и искусство для человека и его жизни важны так же, как хлеб.

Потом толстый и румяный парень, имени его, к сожалению, не знаю, наверное какой-то финансовый организатор, на своей машине показывал нам город. Как ни описывай, все равно не поверят: в Москве ничего подобного нет. Такая тьма дерзости и какого-то обоснованного архитектурного озорства, что просто диву даешься. И кино здесь не поможет, и описания пролетят — надо вдыхать воздух, видеть в физических материальных параметрах чередование головокружительных зон градостроительства и зеленых скверов с необъятными цветниками. Какой-то свой, роевой размах. На скверах, у памятников, у реки полно народа, и дети и взрослые запускают змеев. Как бы хотелось ощутить в руках натянутую и гудящую бичеву. О чем думает в этот момент пускатель змей? Все очень красочно, чисто до безобразия.

Проехали мост над рекой, с него, как в свое время с телебашни, я увидел раскинувшиеся в обе стороны по течению и по обоим берегам реки бесконечные причалы. Вот тут другая работа, чем в конторах и офисах. Мост немыслимо высок, это сделано для того, чтобы под ним могли проходить океанские пароходы. Такой высокий, что съезд с него сделан серпантином, машины на очень высокой эстакаде кружатся, делая два оборота, пока снова не покатят по улице.

Во время перелета из Шанхая в Пекин оставил в самолете библиотечный томик…….. В это время Хуанбо для какой-то газеты переводил интервью разных наших писателей перед выставкой в Париже и отвлекал мое внимание тем, что цитировал места, где все они, напирая на то, что едут в приятной компании, при любой возможности ругали писателей-патриотов. Соревнование классиков!

Может быть, мне пора написать здесь портрет Хуанбо?

25 апреля, понедельник. Вчера вечером начал и все утро читал "Мазариков" Ольги Заровнятых. Мне надо решить, кого все же из наших выпускников представлять Марку Авербуху. Читается с большим интересом. Девочки будто соревнуются, кто больше вспомнит крутых подробностей из своей юности. Я понимаю, что молодому человеку неоткуда взять материал для прозы, как не из своего небольшого опыта. Но здесь проявилась дурная тенденция доказать: у меня-де юность гаже и антураж ее трагичнее. Это какой-то внутренний садизм без ощущения возможности дальнейшего полета. Юность закончилась, нужны иные "ужасы" для литературы, а ужасы без невинности вызывают лишь чувство сожаления. Как всегда, точна наша профессура: в своей рецензии Володя Орлов очень точно показал и формальные недостатки повести. Они видны и в некой манерности автобиографии автора. Писатель всегда где-нибудь да выдаст себя. Но тем не менее, хотя я твердо решил остановиться на Саше Фролове — он, безусловно, лучший! — обязательно Заровнятых дочитаю, есть определенное волшебство в ее нескромных признаниях.